Обзор печати – Русский – 2010/2013

• Перемены – Толстый веб-журнал XXI века
• Всеволод Задерацкий, рассказчик историй
• Май 13th, 2013 АВТОР : Виктория Шохина
• О композиторе, который тискал романы на зоне, и о его книге « Золотое житьё »

Музыку Всеволода Задерацкого (1891-1953) называют « потерянной классикой ХХ века », а самого композитора сравнивают с Шостаковичем. При жизни его сочинения не печатали и не исполняли. Но он всё равно писал — вопреки. И не только музыку, но и прозу, которая и составила книгу « Золотое житьё » (М. : Аграф, 2012, серия « Символы времени » Предисловие В. Задерацкого-младшего ).

Жизнь как роман
Линия его жизни причудлива и извилиста. Из этих извивов мог бы составиться роман, сколь интересный, столь и трагичный. Задерацкий давал уроки музыки цесаревичу Алексею. В Первую мировую войну был офицером царской армии. В Гражданскую — воевал на стороне белых, в Добровольческой армии Деникина.

Увидев однажды, как его боевой товарищ, офицер, методично убивает пленных красноармейцев, выстрелил в него, и, как пишет Задерацкий-младший, « в это же мгновение он понял, что бесповоротно потерял шанс сохранить жизнь на своей стороне и бросился бежать на другую сторону, через линию траншей, подчиняясь единственно инстинкту самосохранения ».

Оказавшись у красных, едва избежал расстрела. Сам Дзержинский, услышав случайно, как Задерацкий играет на рояле, выдал ему охранную грамоту : « Сохранить жизнь, определить место жительства ». Потом одна ученица Задерацкого вспоминала, как у него на рояле – уже в начале 1950-х — стоял бюстик Железного Феликса. « Он спас мне жизнь в роковой момент моей биографии », — говорил композитор.

Именно Задерацкий послужил прототипом Вадима Рощина в романе Алексея Толстого « Хождение по мукам », белого офицера, который переходит на сторону красных Цитата : « Одно время к сестрам ходил очень милый человек, капитан Рощин, откомандированный в Москву для приема снаряжения… Вадим Петрович Рощин молча кланялся. Он был худощавый, с темными невеселыми глазами, с обритым ладным черепом… » (Книга 1 « Сестры »). Действие романа Ал. Толстого благоразумно заканчивается 1920-м годом, и какая судьба ждёт Вадима Рощина – неизвестно. Скорее всего, такая же непростая, как судьба Всеволода Задерацкого.

Местом жительства ему определили Рязань. Там же его трижды арестовывали : в 1921-м, 1922-м и в 1926-м. Во время третьего ареста были уничтожены все его рукописи и партитуры. В рязанской тюрьме он пытался покончить с собой. Но остался жить

А вот со свободой дело обстояло хуже. Свободы не было. Причем не только свободы творчества, но и свободы как таковой. Были передышки между арестами, во время которых он, т.н. лишенец, не имел права голосовать, жить в больших городах, иметь телефон…

Художник Федор Платов, друживший с Задерацким в годы молодости, был уверен : « Всеволода большевики преследовали не за то, что он воевал в армии Деникина. Это было как бы сброшено со счетов. Его преследовали за то, что он в 1915–1916 годах был музыкальным воспитателем наследника царского престола цесаревича Алексея, сына Николая II ». Но это всего лишь версия.

Трудно представить, чтобы большевики простили Задерацкому службу у Деникина, жену и сына, успевших эмигрировать (это его первая семья). К тому же, он сделал идеологически неправильный шаг — вступил в Ассоциацию современной музыки (АСМ), которая собирала под своим крылом композиторов-авангардистов. И объявляла в манифестах о создании « объединённого фронта » против « эпигонства, прекраснодушия и творческой лени ». В результате в 1932 году АСМ ликвидировали — как « сборище чуждых пролетарской идеологии музыкантов ».

В общем, грехи Задерацкого (в совокупности и по отдельности) не пускали его в советский рай. Но « шум времени » он слушал внимательно и музыку его улавливал чутко. Азартно работал в таком жанре, как симфонический плакат. Его « Завод » (1935) музыкально передавал гул работающих станков, лязг металла, постук конвейера – едва ли не все производственные ритмы и звуки. Дробный ритм « Конной Буденного » (1935) был как стук копыт приближающейся конницы : « Вообще-то я видел на марше конную Мамонтова (Константин Мамонтов — белый генерал, который неоднократно бил красную конницу Будённого. – В.Ш.), и когда писал, передо мной стояла картина того, что я видел реально. Но какая разница ? Эти армии двигались в сходных ритмах и пели те же самые песни », — вспоминал потом композитор. ( У Василия Аксёнова в « Острове Крыме » белые и красные с одинаковыми чувствами поют « Каховку ».)

Он перекладывал на музыку стихи Брюсова и Северянина, но больше всего — эстетически близкого ему конструктивиста Сельвинского : « Шёлк. Чай. Пух, Меха. Конь – ряб, дик./ Чоючиха. Контрабан./Дист. » А также Маяковского, Асеева, Демьяна Бедного, Кирсанова, Луговского, Маршака… Да и сам писал созвучные эпохе стихи — например, к своей арктической симфонии для детей « Полярный поход »(1934) :

Полуденное солнце, багровый глаз,
Кого лучом ласкало по многу раз ?
Кто в северном сиянии к востоку плыл ?
Кто снежными метелями закутан был ?

То смелые водители морских кораблей,
Герои-победители полярных ночей,
То летчики, чьи подвиги за льды и моря
Разносят ветры Севера в чужие края.

Но это ему не помогло. В1937 году Задерацкий получил « 6 лет без права переписки », среди прочего — за « распространение фашистской музыки » (оркестр под его управлением играл Вагнера и Рихарда Штрауса). На этот раз он попал в Севвостлаг на Колыме. В этом лагере сидели : поэт Мандельштам и конструктор Королёв, артист Жжёнов и генерал Горбатов… Об этом лагере « Колымские рассказы » Шаламова и « Крутой маршрут » Евгении Гинзбург.

В невозможных условиях Севвостлага Задерацкий сочинил « 24 прелюдии и фуги для фортепиано » — « первое в ХХ веке (до Хиндемита и Шостаковича) воссоздание барочного цикла », свидетельствуют музыковеды. Писал без инструмента, на телеграфных бланках, карандашом

Кроме того, в лагере он тискал романы, то есть рассказывал истории, за что имел некоторые блага от охраны и уважение от сидельцев (« Слушание « рОманов » представляет собой как бы культурную традицию, которую весьма чтут блатари… считается хорошим тоном слушать « рОманы », любить и покровительствовать искусству подобного рода », — пишет Шаламов.)

В 1939 году Задерацкий попал под волну пересмотра дел, инициированную Берией (вставшим во главе НКВД), и был освобожден в связи с закрытием дела. На материк освободившиеся должны были добираться своим ходом : сначала до Магадана, потом наниматься (матросом или такелажником) на корабль, который шёл во Владивосток « … один из его постоянных слушателей – старый вор – при освобождении вынул изо рта золотое кольцо (которое он хранил там несколько месяцев) и дал ему со словами : « С ним ты пойдешь дальше », — рассказывает Задерацкий-младший.

После долгих скитаний по стране и разных работ, вроде музыкального воспитателя в детском саду, он осел во Львове, где наконец получил достойное своего уровня место в консерватории — заведующего кафедрой камерного ансамбля. В 1948 году в русле кампании против формализма (в связи с оперой « Великая дружба » Мурадели) его опять подвергли жесткой критике – за произведения, что характерно, которые не публиковались и не исполнялись. Во Львове Задерацкий и умер 1 февраля 1953 года, за месяц до смерти Сталина.

Роман как жизнь
Книга « Золотое житьё » составлена из историй. Судя по рукописи, это должен был быть роман, рабочее название — « Человек идёт по эпохе ». Задерацкий успел рассказать только о начале ХХ века, но и этого достаточно, чтобы оценить качество его прозы.

Проза эта чёткая и определенная. Как чёток и определенен мир, в ней описываемый. И в этом её обаяние. А также — в открытости. Истории, рассказанные здесь, выходят далеко за пределы текста ( и этим отличаются от физиологического очерка, за который их может принять поверхностный взгляд). За обстоятельными, подробными, оснащёнными запахами и звуками рассказами ощущается некий высший смысл, высшее знание автора. Идёт ли речь о московском доме терпимости или о санкт-петербургском салоне, о штормящем море или о тайге. И о людях — в доме терпимости, в салоне, на море, в тайге… Подобно одному из своих персонажей, Задерацкий чует « в человеке необычайное » и о таких людях пишет.

Открывает книгу рассказ « Боря », о детстве. Его можно было бы назвать безмятежным, если бы не ряд жестких и жестоких моментов. Погибает (диким образом – свернув шею при кувырке через голову) 13-летняя няня мальчика. Мальчик выбивает глаз бабушке – из любопытства. Его острое – на уровне физиологии — восприятие музыки во время посещения Большого театра отзывается энурезом.

В этом рассказе впервые появляется очень привлекательный персонаж – авантюрист-путешественник, бесстрашный, лихой, отчаянный, добрый. С соответствующим именем – Феофил, то есть любимец Бога. И с ним всегда два огромных дога. Он отважно бросает вызов ялтинским бандюкам – и побеждает (« Чайная роза »). Рискует своей жизнью, чтобы помочь семье несчастного корейца, убитого из-за « корня жизни » (« Жень-шень »). Такой же обаятельный персонаж – странствующий « золотой гравёр » Максим, напоминающий князя Мышкина, но умеющий за себя постоять.

Однако интересовавшие Задерацкого типы — необязательно любимцы Бога. Иногда наоборот – любимцы дьявола. Но непременно с чем-то необычным, доведенным до последнего предела.

О любимцах дьявола он рассказывает, совпадая с Фроммом, – это некрофилы, превыше всего ценящие порядок и не испытывающие никакого благоговения перед живым, будь то собака или человек. Среди них — бездушный, лишенный, кажется, всяких чувств убийца-старообрядец. Убивать ему легко, особенно – если он имеет с убийства выгоду. Очень страшный человек – практичный, расчетливый, разумный. И живучий, как волк (« Карьера таёжного волка »).

Такой же любимец дьявола — старший мастер-гравёр Суховеев, аккуратный, чистоплотный садист и жестокий глава семейства. Он читает Священное Писание, а превыше всего почитает дисциплину и порядок. « В полпервого Суховеев появлялся на пороге своего дома. Часы всегда показывали не 28 и не 32, а ровно 30 минут первого. К этому времени на столе должна была стоять тарелка, налитая супом ровно до цветного рубчика тарелки ». (« Золотое житье »).

Или практичная хозяйка дома терпимости (« Золотое житье »), настойчиво, изощрённо вовлекающая в проституцию юную Прасковью – ведь за девственницу хорошо платят. И слушает под дверью, как девочку лишают девственности. Слушает, даже не возбуждаясь, только с практической точки зрения – подошел ли товар купцу…

Испытав на себе злые причуды судьбы, Задерацкий хотел понять и прояснить, каким образом судьба распоряжается человеком. Рассказы цикла « Из одного гнезда » — это своего рода притчи о пятерых сыновьях купца, каждому из которых в наследство достается своё , в соответствии с наклонностями и характером, как это видится их отцу. И каждый по-своему с этим наследством обходится. Такая сага о дорогах, которые мы выбираем и которые выбирают нас.

Как всякий русский писатель, он наследовал классикам. Так, в рассказе « Лимонад » слышится чеховский сарказм — когда русские люди за праздничным столом с удовольствием и вдосталь рассуждают о революционерах, конституции и прочих важных предметах. То же относится и к рассказу « Плодоносная веточка », в котором инженеры, строящие дорогу, ловко пилят бюджет.

Абсолютно достоевский персонаж – князь Ингулов (« Под сенью магнолий », « Парус сомнений »). Согласно идеологической моде начала ХХ века, он — социал-дарвинист и ницшеанец. « Противоестественные учения о бесконечном милосердии, как христианство, приняли для удобства. Чтобы было спокойнее жить. Но когда борьба за существование вступала в решающую фазу, о нем забывали и целиком отдавались естественному чувству кровожадности и злости ».

Над прозой Задерацкий работал в начале 1940-х годов, однако время ее действия — начало 1900-х. Как будто и не было в жизни автора не войн, не революций, ни большевиков, ни чекистов, ни тюрем, ни лагерей… Но в речах князя Ингулова, запальчивых и страстных, как речи героев Достоевского, слышны отзвуки того времени, которое было за окном. О революции, в результате которой « только особо проворные субъекты, вроде непойманного вора, имеют шансы на спасение и даже на обретение выгоды ». Об идее, которая, « будучи спущенной с небес на землю, превращается, будучи демагогически или корыстолюбиво утилизированной, в свою противоположность » (ср. с « идей, попавшей на улицу » у Достоевского).

Роман свой Задерацкий писал, не рассчитывая на публикацию. Он не то что смирился – привык. Так же он писал и музыку. « Как же вы пишете, не заключая договора ? », — удивилась девушка-секретарь в Музфонде. Пытаясь добиться внимания и помощи у товарищей по цеху, он стучал в двери Союза композиторов – но напрасно.

Свои впечатления от общения с чиновниками Союза и от Первого съезда композиторов в 1948 году, Задерацкий с сарказмом и иронией изложил в письме председателю правления Музфонда. Что было, по меньшей мере, опрометчиво, но давало хоть какой-то выход накопившимся чувствам. Письмо это как конспект романа о жизни советских композиторов – в пандан описанию жизни советских писателей в « Мастере и Маргарите » Булгакова… « … я узнал, что олигархи [из Музфонда] должны государству сотни тысяч повисшего в вечности аванса, что некоторые бедняки просили на бедность 300 000 на постройку подмосковной виллы, и просьба такого пролетария от композиции была удовлетворена […] Выслушав на съезде краткие, но впечатляющие сообщения о победоносных усилиях ведущих рвачей, я даже умилился собственной судьбой и почувствовал себя героиней французского бульварного романа — “бедной, но честной девушкой” ».

Но свой « музыкальный роман » Всеволод Задерацкий так и не написал. Как и не написал он многого другого из того, что мог бы. Его музыкальные сочинения начали публиковать и исполнять (cначала малыми дозами) только через 20 после его смерти. А проза его пришла к читателю через 60 лет. Но всё-таки пришла !
Перемены – Толстый веб-журнал XXI века на интернете

• PianoФорум
• №4 (12) (6387), 2012
• Павел КАРТУШ
• Не звуком единым, но словом

Современного любителя и ценителя музыки трудно поразить чем-то до степени, когда он воскликнет : « Воистину удивлён до крайности ! ». Ибо кажется, что всё знакомо, всё доступно из мира изысканных звучаний — и сочинительские выверты, стоящие действительно на краю « музыкальной ойкумены », и пределы виртуозной акробатики, и те исключительные случаи высочайшего равновесия всего, т. е. случаи собственно музыкального волшебства. И не то чтобы всё изведано. Это « всё » постоянно возвращается в новой нюансировке. Дело в ожидании неожиданного. Обычно мы ждём вожделенного, то есть по существу — предвиденного, знакомого. Мы жаждем именно нового оттенения. Похоже, что « до крайности » нас может удивить нечто стороннее, проросшее на музыкальном поле в виде растения с другого континента. Именно это и случилось со мной, когда мне в руки попала книга новелл В. П. Задерацкого « Золотое житьё » (М., « Аграф », 2012) — произведение из мира литературы, созданное композитором и пианистом, завершившим своё обучение в Московской консерватории в 1916 году. Его музыкальное творчество, которое только в последние десятилетия возвращается из небытия, мне отчасти знакомо. Я слежу за нарастающими экспозициями его сочинений, как одно за другим выходят из тени забвения его удивительные работы в области фортепианных жанров. Мне знакомы его компакт-диски, вышедшие в Германии и Украине. Я наблюдаю, как постепенно его музыкально-творческая фигура высвечивается в культурном ландшафте первой половины ХХ века в значении крупного художественного явления.

И вдруг — литература. В том классическом понимании « жизнеписания », когда текст воссоздаёт эпоху, характеры, обозначает полюсы ментальности, преломленные в действии и в динамичной статике наблюдающей мысли. Перо человека, прошедшего круги ада « рабовладельческого социализма », обращено исключительно к предреволюционной эпохе, к рубежу минувших столетий, ко времени его юности. То есть ко времени, когда вызревало то, что случилось во втором десятилетии ХХ века. Я читал и поражался рельефности всего, воспроизводимого словом. Словно можно было дотронуться до описываемых персонажей и деталей. Но это совсем не соотносилось с понятием « натурализм ». Это было какое-то таинственное поэтическое « извлечение правды » — той, о которой вроде бы догадываешься, но обнажить и выразить которую может лишь избранная натура. В. П. Задерацкий показался мне литератором уникальным, определившим какое-то своё, совершенно индивидуальное место. Сам язык этого текста сразу захватывает внимание. В предисловии сказано, что книга эта создавалась в 1942 и 1946 годах и задумывалась как слитное повествование, как роман под титулом « Человек идёт по эпохе ». Роман не состоялся, работа над ним оборвалась, но вышла серия новелл, объемлющих многоцветную « мозаику бытия » эпохи рубежа XIX–ХХ столетий. От воспоминаний детства — к бандитской Одессе, от купеческого быта — к таёжным кровавым былям, от речи мужицкой — к изысканным словоплетениям философствующей интеллигенции, от мишуры и блеска великосветских салонов — к жёсткой коррупции железнодорожного строительства, от Москвы до Манчжурии и Мексики. И каждый раз язык текста на удивление точно привязан к сюжетным обстоятельствам и к характеру персонажей. Но самое удивительное, что дистанцию от мужицкого повествования до изысканной речи философа княжеского достоинства он проходит, не теряя своего знака, ощутимого всюду. 25 сентября 2012 в Архиповском музыкальном салоне состоялась презентация книги. Её фрагменты воспроизвели самые почитаемые мастера нашего актёрского дела, те, кто в сущности сегодня олицетворяют искусство русского слова : Василий Лановой и Сергей Шакуров. Они читали большие и разные отрывки текста, чередуемого с музыкальным звучанием сочинений, принадлежащих перу В. П. Задерацкого. Главный редактор издательства « Аграф » — известный литератор и музыкальный критик Алексей Парин — открыл презентацию краткой преамбулой. Он акцентировал совмещение в одном творческом сознании двух дарований — музыкального и литературного — и нашёл только одну адекватную параллель — Э.Т.А. Гофман. Он имел в виду, конечно, не совпадение « красок », но некое подобие масштабов.

Но зачем нам, музыкантам, не владеющим спектром сравнений литературных новооткрытий, нам, простым любителям литературы, оценивать текст, относимый буквально к « археологическим » обретениям. Предоставим слово авторитетному исследователю литературы.
PianoФорум на интернете

• PianoФорум
• №4 (12) (6387), 2012
• Андрея Немзера
• Выступление историка литературы, литературного критика Андрея Немзера на презентации книги В. П. Задерацкого « Золотое житьё » на Московской международной выставке-ярмарке « Книги России »

Мне очень трудно говорить сейчас, потому что положение моё чрезвычайно сложно. Человек, который 20 лет подряд читает всё, как заведённый : старое, новое, переиздаваемое… Такой человек естественно черствеет. Литературная критика, особенно поставленная на « газетно-журнальные конвейерные рельсы », — профессия изматывающая. Это не значит, что перестаёшь любить чтение. Но к каждой новой вещи относишься с всё большей долей настороженности. И это касается не только вещей современных, но и вещей, извлекаемых из архивов. Помню экстаз конца 80-х — начала 90-х годов, когда мы всё на свете возродили, при этом возродили многое из того, что и так знали, и возродили кучу всякой ерунды, ибо не всё, что запрещали большевики, обязательно было прекрасным… Этот тогдашний экстаз чрезвычайно мешает свободному естественному отношению к новой книге. И когда я получил сборник новелл В. Задерацкого « Золотое житьё », возникла первая, невольная реакция отторжения : « Ну, ещё один писатель из Серебряного века появился »… То, что ещё одного гения открыли, вызывает опаску. И не так уж я люблю прозу 30-х годов (в том виде, в котором можно её представить, не открыв эту новую книгу), даже понимая, что автор — человек с хорошим дореволюционным бэкграундом (а мне сказали, что это композитор, человек из хорошей семьи).

Весь этот « противонастрой » ушёл к концу первого рассказа. Не могу сказать, что на третьей странице мне стало хорошо. Более того, по-настоящему первый рассказ про детство (самый автобиографический) становится понятным в свете всего того, что будет дальше, — в свете тех историй, которые мальчик слушал, а потом записывал. И вот произношу я то, что так трудно произносить, то, над чем всегда сам смеёшься : мы действительно открыли особого писателя. Похожего на многих и не похожего ни на кого. Думаешь о том, как мы богаты и как мы несчастны, причём эти два чувства прослаивают друг друга.

О чём идёт здесь речь : это разного рода сюжеты, дореволюционные, скорее, может быть, даже конца XIX века, 80-х годов XIX века, там нет жёсткой хронологической приуроченности. Сюжеты разные, которые мы прежде получали от разных писателей : то что-то шмелёвское, то что-то купринское, то что-то ремизовское, а то — что-то « предбабелевское ». И вот то, что не сходится и не должно, может быть, сходиться у тех писателей, здесь создаёт сложный контрапункт, сложную систему сюжетных, стилевых, интонационных перекличек для того, чтобы мы ощутили живую, прекрасную, совершенно не такую, как наша, и совершенно обречённую жизнь. Нет ничего, что бы словами говорило о страшном опыте, которым обладал автор. Ни слова про гражданскую войну, страшно проигранную войну, про утрату близких, про страх смерти, аресты, запреты, лагеря… Но это ощущаешь в каждом слове (поверьте мне, я умею себя контролировать, дело не в предисловии, где изложена биография автора), ощущаешь, что вся эта жизнь кончится. И не потому, что придут супостаты, масоны, крокодилы, марсиане и её обрушат. А потому, что и утончённая человеческая красота интеллигента, и практическая купецкая хватка, и мастеровитость самых простых людей странным образом уживаются с бесчеловечностью в них же, с неумением глядеть на то, что происходит рядом, с безответственностью интеллигентов и мыслителей… Собственно, есть один проницательный человек, возникающий в конце книги : это князь Ингулов — богатый, победительный, красивый, всемогущий, добрый, всем помогающий и абсолютно уверенный в том, что он один видит, как всё катастрофично. Удивительны эти переливы. Конечно, все мы теперь читали про то, как хорошо было до революции. Есть прекрасная шмелёвская проза, православная, с живым русским чувством, с полнотой переживаний этой жизни. Она правдива, но… Непонятно, куда всё это улетело : те, кто к преподобному ходил, кто посты держал,— куда они делись ? Точно так же : что, мы не читали, как плохо жили рабочие до революции ? Читали, и не у худших писателей. Вот здесь, в этой странной прослоенности возникает новое чувство. Страшные персонажи в одних рассказах — в других рассказах « поворачиваются ». Есть сюжет про встречу одного из самых обаятельных персонажей в тайге с убийцей и негодяем. И этот же самый убийца и негодяй, избежавший возмездия, когда о нём читаешь в рассказе следующем, « поворачивается » иным боком. Не можешь не восхищаться его статью, его крупным характером и тем, как уживается в нём религиозное чувство со способностью к убийству. Конечно, в этой паре новелл эта парадоксальность особо подчёркнута. Но и в других случаях она ощутима. И когда кончается хорошо, когда идёт игра в сказку, тень будущей тоски всё равно на эти повествования ложится. Но присутствие живых и обаятельных людей не позволяет, как говорится, аду спуститься до конца.

Ещё и ещё раз повторю : это очень живая книга. Я не знаю, насколько она дописана, но ощущение завершённости, замкнутости, несмотря на яркие композиционные и хронологические перестановки, возникает. Есть ощущение закрытого текста, того, к которому не надо ничего прибавлять. А это редко бывает при подобной дробно-новеллистической композиции ! Сейчас над собой пошучу : про эту книгу хорошо дипломную работу писать, что называется, шлифовать мастерство прочтения, разгадывать композиционные ходы. Но ведь действительно : курсовые и дипломные работы хорошо писать только про очень хорошие книги. С плохими обычно другие развороты намечаются… Главное же, конечно, это чувство настоящей благодарности всем, кто был к этому причастен, и чувство сосущей тоски. Мне очень хочется, чтобы эту книгу прочло как можно большее количество людей. В том числе, мне хочется, чтобы её прочло как можно большее число ныне работающих писателей. Не потому, что они мало читают, это предрассудок, они сейчас народ по большей части начитанный. Но эта книга несёт в себе удивительное сочетание какого-то внутреннего слуха и дилетантской лёгкости. Там есть фразы, ходы, которые, возможно, редактор « ковырнул » бы. Здесь сочетание расчёта и свободы, отрешённости от того, что всё-таки не до конца профессионал. И слава Богу ! Мне кажется, книга эта чрезвычайно полезна не только читателям, но и читателям пишущим.

Какой рассказ лучше — я не знаю, мне всё очень понравилось. И ещё. В иных рассказах понимаешь, чем дело кончится. Рассказ об обманке со скрипкой : понятно, что никакой удачи у героя не будет. Но не огорчительно ни от его поражения, ни от того, что это понимаешь. Точно так же в рассказе о путешествии в Китай и начале чайного дела в Китае : понимаешь, что все сказочные правила герой выполнит и получит свои « полцарства ». И всё равно : когда всё сбывается, это не удивляет и не раздражает. Это удивительная вещь, когда предсказуемость радует. Я надеюсь, что эта книга будет читаться, и надеюсь (правда, не очень понимаю, как), что она отзовётся в том, что происходит с русской литературой. Как историк литературы я уверен, что в составе русской литературы ХХ века произошли изменения. Мы картинку видим иначе.
PianoФорум на интернете

• Литературная газета
• №40 (6387) (2012-10-10)
• Наталия СИМАКОВА, доктор искусствоведения, профессор Московской консерватории
• Музыка ждёт

В биографии композитора и литератора Всеволода Петровича Задерацкого (1891–1953) заметны два роковых для него обстоятельства. В 1915–1916 гг. он был одним из музыкальных воспитателей наследника престола, цесаревича Алексея, а в 1918–1920 гг. участвовал в боевых действиях белой армии под командованием генерала Деникина. После пленения в 1920 году ему даровали право на жизнь, но жизнь эта воплотилась в непрерывной череде репрессий : аресты в 1921 и 1922 годах, уничтожение всех его рукописей и арест в 1926 году, арест и ссылка в колымские лагеря в 1937–1939 годах, жизнь без паспорта и гражданских прав, запрет на публикации, на проживание в крупных городах, исполнение сочинений, афишные концерты, на занесение имени в справочные издания. Его имя оказалось стёртым, а рукописное наследие (самые ранние из дошедших до нас сочинений датированы 1928 г.) долгие годы томилось в домашнем архиве его жены и сына. Усилиями последнего через 20 лет после смерти композитора начали выходить первые издания его музыкальных сочинений. Подлинное « извлечение из забвения » случилось лишь в первом десятилетии XXI века, когда во Львове, где композитор провёл последние годы жизни, организовали фестиваль, посвящённый его имени : прозвучали почти все его фортепианные сочинения и некоторые симфонические. Тогда стало ясно, что В.П. Задерацкий, завершивший образование в Московской консерватории в 1916 году, ученик первого профессора консерватории – Сергея Танеева (композиция) и Карла Киппа (фортепиано), принадлежит к числу выдающихся творческих фигур первой половины ХХ века. После этого его музыка зазвучала в городах Германии, Голландии, Бельгии, Франции, США и, конечно, в Москве, других городах России и Украины. На Украине и в Германии выходят первые компакт-диски с записями его фортепианной и вокальной музыки. Несмотря на гибель всех ранних сочинений композитора, мы располагаем обширным музыкальным наследием, которое только начинает свой путь к людям. Центральное место в его творчестве занимает фортепианная музыка : шесть сонат, семь программных циклов, полнотональные циклы « 24 прелюдии » и « 24 прелюдии и фуги », транскрипции. Из трёх опер, созданных композитором, до нас дошла одна – « Валенсианская вдова » по комедии Лопе де Веги. Из симфоний уцелела только последняя, созданная в 1950 году (она впервые прозвучала во Львове вместе с Концертом для скрипки с оркестром). Дошли до нас также сочинения для ансамбля струнных (с фортепиано и без него), для ансамбля духовых и солирующего фортепиано. Наиболее интригующей частью симфонических сочинений В.П. Задерацкого являются его « симфонические плакаты » : « Завод », « Конная армия », « Китайский марш » – новый жанр, с удивительной рельефностью отразивший « интонационный образ » нашей страны эпохи 30-х годов. Весьма значительно его наследие в области камерной вокальной музыки – около 100 произведений в жанре романса и песни, вокальные циклы на слова поэтов Серебряного века и советской эпохи. В 20-е годы композитор входил в круг знаменитой Ассоциации современной музыки (АСМ), его близким другом был Александр Мосолов – известный модернист, в ту пору лидер русского музыкального авангарда первой волны. Первые две фортепианные сонаты Задерацкого (наиболее трагичные его сочинения) и ставшие сегодня известными изящные циклы « Тетрадь миниатюр », « Микробы лирики », « Фарфоровые чашки » – великолепные образцы русской музыки той эпохи. Уход от тональности и яркое колористическое обновление гармонического языка не означали разрыва с традицией и устоявшимися формами. Здесь старое и новое находятся в удивительном гармоническом соответствии, и всё окрашено его индивидуальностью. В 1932 году его принимают в Союз композиторов (этой организации, видимо, поручено было следить за тем, чтобы он не издавался и не исполнялся). В то же время происходит его поворот к тональному мышлению, точнее – к новотональному, поскольку гармонический язык сохраняет знаки острой новизны и индивидуальной окрашенности. В 1933–1934 годах он создаёт цикл « 24 прелюдии » для фортепиано. Сегодня это самое известное его сочинение, получившее международное признание. В Германии выходит компакт-диск (вместе с аналогичным циклом Шостаковича, созданным в 1932 г.). Прелюдии удивительно органично сочетают в себе знаки пронесённой в новое время романтической эстетики и конструктивизма. По сути дела, это одно из первых неоромантических произведений в русской музыке. Префикс « нео » здесь не случаен : романтическая образность попадает в ситуацию нового музыкально-грамматического « поля ». Позднее он создаёт немало сочинений, отмеченных знаками неоромантизма, – фортепианные циклы « Легенды », « Фронт », « Родина », « Восточный альбом ». Но самым удивительным творением Задерацкого является полнотональный цикл « 24 прелюдии и фуги », созданный им в колымском каторжном лагере между июнем 1937 г. и июлем 1939-го. Цикл записан карандашом на телеграфных бланках и обрывках блокнотных листов в клеточку. В лагере он, мобилизовав весь свой предыдущий тюремный опыт, обрёл статус « рассказчика », а вместе с ним – некоторое количество свободного времени и упомянутую бумагу (от слушателей-охранников). Цикл прелюдий и фуг всё ещё ждёт своего издания, но мне довелось познакомиться с этой уникальной рукописью и рассказать о ней в большом монографическом исследовании « Контрапункт строгого письма и фуга (история, теория, практика) » (М., « Композитор », 2007). И сейчас я процитирую саму себя, обратившись к фрагменту из этого издания : « Прелюдии и фуги В.П. Задерацкого просто ошеломляют своим ярко выраженным концертным началом, экспрессией, драматизмом ! Вслушиваясь в яркие интонации и ритмы, в эмоциональную и острохарактерную образность пьес этого композитора, не перестаёшь поражаться и одновременно сожалеть о том, что, увы, до сих пор мы так и не научились ценить своё национальное художественное достояние, не научились гордиться успехами своих соотечественников, о достижениях которых мы нередко – как и в данном случае – узнаём спустя не один десяток лет, а главное – только после смерти автора… Созданный в 1937 году, этот цикл к тому же является фактически самым первым многочастным полифоническим циклом в ХХ столетии, на несколько лет опередившим и Ludus tonalis Хиндемита, и Прелюдии и фуги Шостаковича. Более того, эта музыка явно затмевает своими образами и красками цикл Хиндемита (который выдержан в несколько « суховатых » академичных тонах) и даже способна в определённом смысле встать рядом с циклом Шостаковича… Практически все диптихи цикла Задерацкого могут быть отнесены к произведениям концертного жанра, отчасти продолжающим традицию романтических концертных фуг, в целом, однако, имеющим иную ритмо-интонационную наполненность, иную выразительность, иное содержание, отвечающее новому времени и новой стилистике. Художественные задачи произведения требуют от исполнителя свободного владения сложнейшей пианистической техникой и содержат невероятное разнообразие исполнительских приёмов. Во всех этих фугах действительно много романтики, но в них ощущается и преломление реальности, воспринимаемой композитором порой насторожённо ; прочитывается суровый, иногда мрачный « подтекст ». Но чаще всё же музыка его светла и оптимистична. Учитывая трагическую судьбу композитора и то, что цикл сочинялся в тяжелейших условиях ссылки, пронизывающие его жизнеутверждающее начало, уверенность во всепобеждающей силе творческой интуиции и фантазии, убеждённость в торжестве разума, гармонии и творческого интеллекта производят особенно сильное впечатление ». В последний период творчества В.П. Задерацкий, объявленный (на всякий случай !) « злостным формалистом », создаёт произведения, к которым более всего подходит ремарка in modo retro. Но и здесь он, что называется, сохраняет лицо. Его природный мелодический дар позволил создавать звуковые образы, отвечающие критериям красоты в классическом разумении. Живя в Житомире и Львове (а до этого он скитался по городам : Рязань, Ярославль, казахский Мерке, Краснодар), он обращается к украинскому фольклору и вообще к украинской тематике (в том числе в хоровых композициях). Эти и другие его сочинения на Украине включены в учебные программы и в рекомендательные списки программ международных конкурсов. В целом же наследие выдающегося композитора В.П. Задерацкого всё ещё ждёт своего часа. Трудно преодолеть инерцию забвения. Публикация его литературного наследия через 70 лет после создания – важнейший этап в таком преодолении. Теперь очередь за главными его музыкальными опусами, которые сегодня осознаются как исторически значимые вехи отечественного музыкального творчества.
Литературная газета на интернете

• Литературная газета
• №40 (6387) (2012-10-10)
• « Золотое житьё », М. : Аграф, 2012 (Символы времени)
• Забытый гений
• Беседовала Марина ИВАНОВА

Книга Всеволода Задерацкого « Золотое житьё » (М. : Аграф, 2012 (Символы времени) стала открытием. Тем более впечатляющим, что написана она выдающимся композитором, – а В.П. Задерацкого считают таковым самые авторитетные музыканты. Кто мог ожидать, что он окажется ещё и очень талантливым, ярким писателем ! Миновало почти 60 лет со времени смерти Всеволода Петровича Задерацкого, 70 лет от создания рукописи, и книга всё-таки пришла к людям. Сегодня мы беседуем с сыном композитора и писателя, музыковедом, профессором Московской консерватории Всеволодом Всеволодовичем Задерацким.

– Всеволод Всеволодович, почему книга вашего отца опубликована только сейчас ? Почему это не произошло раньше ? – Этот вопрос затрагивает философскую проблему общественной памяти и общественного любопытства. Инерция аннигиляции памяти пронеслась до наших времён. Пятьдесят лет я уговаривал специалистов от литературы прочитать эти тексты ! Когда они узнавали, что это написано музыкантом, то отмахивались от меня, как от назойливой мухи : « Мы представляем, что это за мемуары ». « Да это не мемуары ! » – говорил я, но они были неумолимы. Они не доверяли моим сыновним стенаниям. Естественно, каждый сын будет просить за отца. Я никак не мог их убедить, что это интересно с художественной точки зрения. « Рассказывайте, рассказывайте ! » – отвечали мне. И только сейчас, наконец, прочитали. Мой низкий поклон главному редактору издательства « Аграф » Алексею Парину за его внимание и замечательное литературное чутьё. Понимая, что роман оборван, не закончен и как роман не состоялся, я сделал из этого материала отдельные рассказы, чуть изменив некоторые начальные и завершающие фразы, дабы эмансипировать главы. Но, конечно, никакого вмешательства в текст с моей стороны не было.

– Всеволод Петрович оставил какие-то указания ? Он говорил о замысле своего литературного труда и о том, чего он хотел для своего творчества ? – Нет, он, видимо, давно себе сказал : « оставь надежду ». Он сочинял, писал музыку и литературные повествования, не думая об опубликовании. Отец считал себя, в сущности, умершим человеком. Даже в письмах говорил : « Я уже давно мёртв ». Но писание его было формой самоспасения. И когда друзья, которым он показывал свои прелюдии и фуги, созданные в каторжном лагере, смотрели изумлённо и говорили, что на Колыме он совершил подвиг, он отвечал : « Какой подвиг ? Я просто спасался ! »

– Расскажите об этом подвиге подробнее… – На Колыму отец попал, уже имея большой тюремный опыт. Он был там рассказчиком и знал, чем может взять эту, так сказать, общину. Но главное для него было – пробиться к охране и получить бумагу, с условием, что будет писать не буквы, только ноты. И ему дали бумагу, такой маленький толстый блокнотик, где на листке помещался один такт. Потом маленький блокнотик в клеточку. Потом стопку телеграфных бланков. На всём этом он в 1937–1939 годах и написал огромное произведение трёхчасового звучания. Это был первый опыт восстановления баховской идеи полнотонального цикла прелюдий и фуг… Рукопись эта, памятник эпохи, у меня сохранилась.

– А как он работал над книгой ? – Я не помню отца за литературной работой, потому что я был совсем маленький. Я помню его работающим над музыкальными рукописями : он всё время сидел, склонённый, за столом. Он и музыку сочинял, как писатель : за столом, а не за роялем – он всё слышал. И только потом проигрывал написанное. Литературная его деятельность стала мне известна лишь в середине 40-х годов, когда он начал устраивать семейные чтения. Опубликован, кстати, неполный текст, примерно треть осталась ненапечатанной. Но, как бы то ни было, насколько я знаю, отец начал писать роман – он именно так определял жанр своего усилия – в 1942 году, потому что в 1945-м, когда ещё шла война, он устраивал чтения в Краснодаре, а потом, в 1947-м, в Ярославле. Так что в основном этот текст написан в 1942–1943 гг., когда он почти не писал музыки. Свой литературный труд он назвал « Человек шагает по эпохе ». Мне казалось, что название это слишком претенциозное. Хотя, если всмотреться в пестроту повествований, – они действительно охватывают самые разные сферы жизни того времени.

– Вот именно : откуда весь этот опыт ? Таёжный, торговый, промышленный, крестьянский, железнодорожный ? – Жизнь отца была совершенно романической, сама, как роман, переполнена приключениями, происшествиями, сломами судьбы, швыряла его бог знает куда. Он прекрасно знал юг, Кавказ, потому что там он воевал. Он был в отсидке в лагерях и полгода возвращался из Магадана в Ярославль, пройдя всю таёжную дорогу и встречаясь с людьми. А встречался он не просто так – жадно всё впитывал и запоминал. « Мужицкий апокриф » подслушан у колымских заключённых из крестьян. Один из них пересказал услышанную от учёного аптекаря историю России, как он её запомнил. А отец запомнил уже с его слов.

– Он вёл дневник ? – Нет. У него даже черновиков не было. Все записи его текстов – беловые. Редко-редко зачёркнуто какое-либо слово. Один рассказ весь зачёркнут и полностью переписан. Это единственный случай. Остальное всё сразу и набело – он так же и музыку писал. У него не было времени на черновики. А опыт его имел массу источников. Подробности железнодорожного строительства – из рассказов его отца, директора системы Юго-западных железных дорог империи. Его супруга, моя мать, Валентина Владимировна Перлова, – из рода купцов Перловых, которые занимались чаеторговлей. Перловы были родственниками Хлудовых, а Хлудовы были крупными промышленниками. В тех кругах много говорили о принципах чаеторговли и о начале этого дела. Все эти рассказы утонули бы в минувшем, если бы чуткая память отца не восприняла их как бесценный материал для создания литературных образов. Фактически его подобрали потомки этого купеческого рода, когда он потерянно стоял на перроне вокзала в Ярославле. Необычность его фигуры распознала сестра моей мамы, женщина очень сердобольная, которая поняла, что ему некуда идти, и пригласила его к ним в дом. Там, в этом деревянном двухэтажном доме на улице Краснопролетарской, он и услышал все перловские и хлудовские истории. Там это впитывалось, слушалось – там же и писалось. Отец вёл своё повествование об эпохе дореволюционной, которую помнил, которую хорошо знал : память была необыкновенно цепкая, наблюдательность острейшая.

– Как ваш отец оказался связан с царской семьёй ? – Его тётка, по рождению Мелешкевич-Бжозовская, вышла замуж за сенатора Штакельберга. Она и сделала отцу протекцию в царскую семью, потому что семья Штакельбергов была близка к императрице : она приезжала к ним в дом слушать певцов. Салон Штакельбергов и публику он описывает весьма иронично. Хотя это не мемуарные страницы, но инженер Чембаров, при всей несхожести комплекции и профессии, чем-то похож на отца – суждениями, характером, наблюдательностью, реакцией на человеческие мерзости.

– Он вспоминал о своей работе в царской семье ? – Никогда ! Об этом я узнал только в 1992 году, когда появилась публикация в « Московском комсомольце » о судьбе отца. Однако и там об этом не упоминалось. Но после выхода статьи позвонил потомок графа Платова, 95-летний пианист Борис Платов, который учился у Всеволода Петровича, с братом которого, Фёдором Платовым, отец был очень дружен, жил в их доме. Его брат в пятидесятые годы и записал в дневнике, что большевики преследуют Всеволода Петровича не за то, что он воевал в армии Деникина, а за то, что он в 1915–1916 годах был музыкальным наставником цесаревича Алексея. В то время слово, неосторожно брошенное на улице, могло стоить жизни. И отец ничего не говорил при мне ни о своём участии в Белом движении, ни о своём тюремном заключении. Когда однажды он рассказывал о северном сиянии, я спросил, где он его видел. Отец ответил : « Это тебя не касается »… А Борис Платов поведал мне о том периоде, когда отец был учителем цесаревича. Уже потом я « раскопал » в дневниках театрального деятеля В.А. Теляковского сообщения о контактах императрицы с семьёй Штакельбергов.

– А о чём ваш отец любил рассказывать ? – Он любил говорить о консерваторских годах, о своих занятиях с Карлом Киппом, о встречах с профессорами, певцами-итальянцами, которые тогда преподавали в консерватории. О встречах с Танеевым и Скрябиным. О своих путешествиях с Григорием Пироговым, знаменитым басом. У них были совместные гастроли, когда он ещё учился в консерватории. Но за границу он ездил только однажды – в Швецию. В одном из рассказов действие происходит в Мексике – так это просто фантазия. Отец был превосходным, исключительным рассказчиком. При этом он не просто рассказывал – всё повествуемое представлялось в лицах.

– Почему даже в художественной прозе Всеволода Петровича действие всегда происходит в дореволюционную эпоху ? – У отца ведь был страшный собственный опыт ! Он прошёл сражения Первой мировой войны и весь ужасный путь с армией Деникина, участвовал в боях Гражданской войны. Он попал в плен, ему угрожал расстрел. Его не убили, потому что на его документах была резолюция Дзержинского, случайно услышавшего его игру на фортепиано : « сохранить жизнь ». А это надпись, сделанная рукою « бога » (по тем временам), и она определила его дальнейшую жизнь. Без права въезда в Москву, Ленинград и Киев, без гражданских прав… но жизнь ! И для него как человека, остро наблюдающего жизнь, это был главный подарок, которого ему, в сущности, хватало. Так, по крайней мере, мне казалось. Но, кроме казни, можно было с ним делать всё что угодно ! В 1926 году произошёл обыск, когда было изъято и подвергнуто уничтожению абсолютно всё созданное отцом. Абсолютно всё, а что – мы не знаем. Это ушло в небытие и похоронено вместе с ним. Так пропала опера « Нос », написанная в 1916 году на выпуск из консерватории… Кошмарный опыт умножился тюремным заключением и каторжными лагерями. И отец отринул этот опыт. Он не хотел о нём вспоминать. Он хотел повествовать о предреволюционном времени, о тех обстоятельствах в умах людей, о ситуациях и напряжениях жизни, которые предопределили революцию и колоссальный социальный слом, катастрофу.

– Собираетесь ли вы публиковать вещи, не вошедшие в сборник « Золотое житьё » ? – Я думаю об этом. Буду этот текст показывать специалистам. Это начало совершенно другой линии, связанной с рабочим движением. Линия этих повествований не монтируется с тем, что вошло в сборник. Но по литературным достоинствам эти страницы не уступают уже опубликованным.
Литературная газета на интернете

• CD : Preludes – Шостакович / Задерацкий
• ВЫБОР РЕДАКЦИЙ

Яша Немцов, фортепиано

Haenssler-Rundfunk Berlin-Brandebourg, PH 09040

Pianoфорум, №1, 2010

Диск представляет два цикла из 24 прелюдий. Один из них – пера Дмитря шостаковича – известный и, в чем-то, даже хрестомтийный ; другой, написанный Всеволодом Задерацким, – сравнительно недавно завоевал популярность в западной и восточной Европе. Ныне это самое известное и часто позитора, на долгие десятилетия Вычеркнутого из искуства ХХ века.

Вывающийся коммпозиторов и музыкаит ; ученик Сергея Танеева и Карла Киппа ; учитель музыки цесаревича Алексея (наследника русского престола, сына Николая II) ; офицер царской армии, а затем- армии Деникина, композитор Всеволод Задерацкий в советские годы чудом избежал расстрела, был лишен изберательных прав и возможности проживания в крупных городах. Несмотря на членство в Ассоциации современой музыки, а позднее- Союзе Композиторов, он ни разу не имел возможности публично показать свое творчество.

Задерацкий-композитор разностороннего дарования ; ему принадлежит оперная, симфоническая, камерная музыка. В настоящее время особено активно исролняются фортепианные и вокальные сочинения композитора.

В 2009 в Московском издательстве »Композитор »вышла книга « Per Aspera » (по версии газеты » Книжное обозрение » и журнала » Что читать » – « Книга Года »), которую написал о композиторие его сын – д-р иск., проф. Московкой Консерватории, лауреат Государственной премии РФ Всеволод Вс. Задерацкий. В ближайшее время будет издан монументальный цикл 24-х прелюдий и фуг, написанный В.П. Задерацким в одном из лагерей ГУЛАГа в конце 1930-х (то ест, ранее полифонических циклов Шостаковича и Хиндемита).

Из книги « Per Aspera » : « как и другие произведения В. П., 24 прелюдии для фортепиано не были известны ни при жизни автора, ни в посмертные два десятилетия. Они постеренно входили в художественную жизнь после выхода в свет в Киеве в издательстве  » Музычна Украина »(1970). Тогда же состоялось первое исполнение, осуществленное пианисткой Аллой Задерацкой в Киевской консерватории, где были показаны 12 пьес из 24-х… В Киеве прелюдии В.П. очень скоро стали обьектом внимания консерваторской профессуры и почти сразу вошли в учебный репертуар… Первое полное исполнение цикла на Украине состоялось лишь в 2002. Лоьвовская музыкальная академия [историческая преемница Львовской консерватории, в которой в поседние годы жизни преподавал композитор-прим.ред.] обьявила фестиваль музыки В.П. Задерацкого… Через 10 лет после издания прелюдий в Киеве выходит книга « Украінська радянськ фортепіанна Музика » ( » Украиская совесткая фортепианная музыка », К., 1980). На страницах названного издания впервые дается аналическое описание цикла 24-х прелюдий В. Задерацкого, и ето первая серьезная публикация о его музыке вообще…

Судьба цикла 24-х прелюдий Задерацкого в России весьма прихотлива. В Москве весь цикл был врервые сыгран тогда еще молодым пианистом Александром Марковичем, снискавшим впоследствии известность на западе. Это произошло в середине 80-х годов, но понадобилось еще десятилетие, чтобы на это произведение обратили внимание издатели и видные представители « Цеха »… Александр Райхельсон… стал первым интерпретатором полного цикла, исполнение которого, наконец, произвело впечатление подлинного открытия потерянного в сумраке нашей недавней истории композиторского имени. Через несколько месяцев Райхельсон повторяет в том же Малом зале изполнение цикла перед специально собравшимся Ученым советом консерватории. Это и стало подлинным « акцентом признания » возвращенного к жизни произведения. В 2006 цикл прелюдий выходит в московском издательстве « Дека-ВС « . Подлинного триумфа это произведение удостаивается в Германии и в Голландии, где оно многократно исролняется в разных городах Яшей Немцовым – выпускником Ленинградской консерватории, ныне известным немецким пианистом и музыковедом ».

Яша Немцов род. 1963 в Магадане. В 1986 окончил Ленинградскую консерваторию. С 1992 живет в Германии. Работает в Школе еврейских исследований Потсдамского университета ; в 2004 защитил кандитатскую диссертайцию на тему « Новая еврейская школа в музыке ».

Огромная часть репертуара Немцова – музыка еврейских и русских авторов ХХ века. Диски Я. Немцова удостоены ряда престижных премий, в том числе таких изданий, как « Le Monde de la Musique » и « BBC Music Magazine ».
Pianoфорум на интернете

Les articles reproduits sur cette page seront retirés si l’auteur ou l’éditeur le demandent.